Записки книжного мальчика. Ленинградские художники детской книги 1920-1930 годов

Kirjeldus

КНИГА довольно рано начала становиться для меня не просто удобным (а тогда -и единственным) средством усвоения текста, а и чем-то небезынтересным сама по себе. И, прежде всего, конечно, своей внешностью -оформлением, иллюстрациями. Пожалуй, именно книга и возбудила во мне первоначальный интерес к изобразительному искусству как к чему-то особенному, притягательному.

Я стал замечать, что одни рисунки отличаются от других, порой очень заметно, подобно тому, как отличаются друг от друга живые люди, вызывая разное к себе отношение. Это было любопытно и наводило на какие-то сравнения. Оказалось, потому, что они исполнены разными художниками, и я понемногу стал этих художников различать, даже узнавать, как узнают добрых знакомых при встрече, и при этом узнавании возникала радость, словно я в очередной раз убеждался в чём-то для себя важном и увлекательном...

Так я привык, открывая каждую новую книжку, сразу искать фамилию художника - в выходных данных, иногда на титульном листе, либо на его обороте, а то и прямо на обложке, вместе с фамилией автора. Видимое на страницах книги, нечто конкретное, воспринятое с детской непосредственностью, стало прочно связываться в моём сознании с именем художника. У каждого художника обнаруживалась своя особенность. Я бы не смог определить эту особость словами (мне и сейчас это далеко не всегда удаётся), но я её как-то воспринимал. Меня захватила своего рода игра «Угадай художника». То была первая встреча с феноменом художественной индивидуальности.